Неловкая, дурацкая ситуация может неожиданно сыграть вам на руку, придав вам дополнительный шарм и показав вас в более выгодном свете, утверждает обозреватель BBC Future.
Через несколько дней после того, как я вышел на свою первую работу, одна из коллег зашла в наш отдел, чтобы пожаловаться на «инцидент» в туалете.
Не буду вас утомлять неаппетитными подробностями; похоже, кого-то мама так и не сумела приучить к горшку.
Имя нарушителя общественного порядка мы так и не узнали, но в середине тирады этой женщины я почему-то почувствовал, будто под кожей у меня разгорается небольшое пламя.
Вскоре волны огня захлестнули мою грудь и добрались до макушки; на шее и щеках у меня красовались болезненно-розовые пятна, а уши стали цвета редиски.
Нет, никто не предъявлял мне вслух никаких обвинений – все читалось на лицах присутствовавших.
Откуда им было знать, что мне свойственно вспыхивать по малейшему поводу. В подростковые годы и последующие лет десять я, кажется, был смущен практически всегда.
Почему человек эволюционировал таким образом, что его неловкость очевидна для всех окружающих?
В моем случае краснеющие щеки как будто указывали на мою виновность, хотя на самом деле моей вины в случившемся не было.
Чарльз Дарвин никак не мог понять, чем же полезно для нас смущение. «Зардевшийся человек страдает, а наблюдатель чувствует себя неловко, и ни одному из них это не приносит ни малейшей выгоды», — писал он.
Однако современные психологи выяснили, что ощущение мучительного смущения может оказаться крайне полезным в долгосрочной перспективе.
Согласно одной из теорий, наша сконфуженность – естественная реакция на страх того, что нас «вычислили».
Психолог Рей Крозье из Кардиффского университета (Великобритания) опросил многих респондентов о ситуациях, в которых они краснеют.
Как выяснилось, смущение обычно возникает тогда, когда может вскрыться нечто очень личное (например, беременная женщина заливается краской, когда заходит разговор о детях), а не в результате оплошности или недоразумения.
В таком случае румянец может оказаться физиологической реакцией на шок от того, что ваша тайна может получить огласку – даже если это приятная новость.
«Среди полученных мной ответов часто звучала одна общая тема – боязнь публичности», — говорит он.
В подобных случаях вы чувствуете себя совсем иначе, чем когда мечтаете провалиться сквозь землю – например, случайно назвав преподавателя или начальника «мамочкой» (если с вами такое бывало, я вам сочувствую).
Как подметил Дарвин, румянец, казалось бы, лишь усиливает нашу неловкость. Похоже, на самом деле все обстоит совершенно иначе.
Кое-какую информацию можно почерпнуть из животного мира, наблюдая за тем, как низшие в иерархии приматы ведут себя в конфликтных ситуациях.
Марк Лири, преподаватель и исследователь в Университете Дьюка (США), отмечает, что доминирующие в стае шимпанзе, которых чем-то задели второстепенные члены стаи, часто предпочитают не выражать свой гнев немедленно, вместо этого уставившись на оппонента.
Таким образом они пытаются сказать «уйди с моей территории», «оставь в покое мою еду» или «уступи мне».
Самое интересное – это последующие попытки «подчиненных» сгладить ситуацию при помощи действий, напоминающих реакцию человека на смущение: они избегают зрительного контакта и виновато опускают голову.
«Кроме того, зачастую [приматы в подобных случаях] грустно скалят зубы, что очень похоже на сконфуженную человеческую улыбку», — рассказывает Лири.
Все перечисленные действия выглядят как попытка извиниться и обозначить нежелание вступать в прямую конфронтацию.
Человек мог унаследовать от приматов эту стратегию, полагает Марк Лири: наш румянец выполняет роль «невербального извинения», призванного разрядить неловкую ситуацию.
Возможно, именно здесь кроется объяснение того, почему одна мысль о чьей-то оплошности может заставить вас залиться краской – как в моей туалетной истории.
«Даже если вы не виноваты, есть некоторый смысл в том, чтобы донести до окружающих вашу неловкость в связи с выдвинутыми обвинениями, — поясняет исследователь. — Вы как бы говорите: «Я сожалею, что случайно дал вам повод подозревать меня».
Возможно, я подсознательно пытался избежать агрессии. По мнению Лири, эту логику можно попробовать применить и к ситуации, когда мы краснеем из-за того, что на нас смотрят люди (например, во время рабочего собрания, на котором нужно высказать свою позицию), или даже из-за того, что нас хвалят.
Покрасневшее лицо в таких случаях дает окружающим понять, что мы хотели бы избежать лишнего внимания.
Кроме того, благодаря румянцу мы выглядим менее самовлюбленными и не ставим под угрозу авторитет других людей.
Если же вы зарделись из-за чужой оплошности – скажем, ваш отец громко выпустил газы в публичном месте, — это негласный сигнал о том, что вы осознаете его ошибку и что вам неудобно оттого, что нарушены правила приличия.
Румянец невозможно имитировать, так что это один из немногих признаков честности, находящийся вне всяких подозрений.
В результате к людям, склонным краснеть, относятся более тепло, чем ко всем остальным.
Более того, смущение может говорить об альтруистичности вашей натуры.
Готовясь к защите докторской диссертации в Калифорнийском университете в Беркли, Мэтью Файнберг записал на видео рассказы людей об оплошностях, совершенных ими в прошлом, после чего комиссия решала, насколько сконфуженными выглядели респонденты во время рассказа.
Чем легче смущались испытуемые, тем более альтруистичными оказывались их взгляды — судя по последующему опросу. Они также с большей вероятностью играли по-честному тогда, когда в игре был предусмотрен денежный приз.
Затем Файнберг провел другой эксперимент, в рамках которого показывал участникам фотографии людей со смущенным выражением лица.
Он задал респондентам серию вопросов, например, такой: «Если бы этот человек учился с вами в вузе, какова вероятность того, что вы пригласили бы его участвовать в семинаре, куда ходите вы сами?»
Те, кто на фотографиях выглядел слегка растерянным, получили больше «приглашений», чем спокойные и невозмутимые персонажи.
Поразительно, что неловкий румянец может увеличить нашу сексуальную привлекательность в глазах того, кому мы симпатизируем.
«Если человек ищет долгосрочного партнера, [румянец] говорит о просоциальности и готовности сотрудничать, о нежелании изменять, — считает Файнберг, ныне доцент в Торонтском университете. — С этой точки зрения смущение, возможно, выглядит привлекательным».
Другое дело — люди, заинтересованные в краткосрочных отношениях: им понравятся более яркие, уверенные в себе партнеры. Сравните, например, элегантного, невозмутимого Дэниэла Кливера (Хью Грант) из фильма «Дневник Бриджит Джонс» и его соперника, неловкого Марка Дарси (Колин Ферт).
Если и это знание не помогает вам смириться с унизительностью смущенного румянца, подумайте о том, что вы, вероятно, страдаете от так называемого «эффекта прожектора».
Человек склонен преувеличивать уделяемое ему внимание; особенно это актуально в ситуациях, когда мы смущены.
Грубо говоря, мы совсем не так интересны окружающим, как нам хотелось бы думать.
Для себя я решил сравнивать моменты сильного смущения с высокой температурой, характерной для гриппа: эти временные неудобства приходится терпеть, чтобы дальше стало лучше.
«Мы совершенно не хотим испытывать подобные эмоции и многое бы отдали за то, чтобы подавить и контролировать их, — поясняет Мэтью Файнберг. — Хотя смущение нам неприятно, оно появляется неспроста».
Уверен, всем нам знакомы люди, никогда не демонстрирующие другим, что им стыдно – вы правда хотели бы стать похожими на них?
Хуже, чем смущение, может быть только неспособность в принципе его испытывать.
